Противопоставление «лингвистики языка» и «лингвистики речи» у Соссюра предполагает отношение к языку как к предмету «теоретического» и «практического» познания; в его основе лежит стратегическое различение чистого (спекулятивного) и практического разума у Канта. Однако следующее за Соссюром поколение восприняло его идею в духе авангардной интеллектуальной и эстетической революции 1910—1920-х гг. Соссюровское умозрительное представление языка как структуры (представление, которое для него было неотделимо от осознания фундаментальных ограничений теоретического познания) было понято как прорыв к трансцендентной сущности языка, возвышающейся над его эмпирическим бытием, со всей свойственной последнему непоследовательностью и нестабильностью. Катастрофические исторические события первой половины XX в. способствовали превращению этого утопического взгляда на язык в своего рода защитную интеллектуальную позицию, ищущую посреди царящего хаоса убежища в имманентном порядке, построенном теоретическим разумом на основе им же заданных постулатов, — порядке, который перекрывал бы и отбрасывал как нерелевантную всякую эмпирическую действительность, не соответствующую этим постулатам. Из чисто умозрительного теоретического конструкта, структурная и генеративная лингвистика (а вместе и вслед за ней — и структурная поэтика и семиотика) превратилась в целостную идеологию или позицию миропонимания, имевшую глубокое воздействие на самосознание тех, кто его исповедовал.